Звёзды молчат. Книга 1. Седьмой Закат

Глава 1
ЗОВ ГРЯДУЩЕГО

Солнце утонуло в лиловом тумане. Последние лучи его, что еще смогли пробить себе путь сквозь дымку облаков, расписали золотом крыши домов и верхушки сторожевых башен, пролились на ровные каменные стены акрополя. В городе было тихо, и несмотря на всю его великолепную, чарующую красоту, украшенную дивным закатом, он казался теперь мертвым.
Немногие из тех, кто остался в столице, пожелали покинуть свои помрачневшие с начала войны дома. Только в самых узких и темных переулочках собирались арумчане, чтобы поведать друг другу о своих тревогах и тоске. На главной же площади, посреди которой возвышался знаменитый фонтан, изображающий огромную кобру, совсем никого не было – только птицы подбирали крошки хлеба да зерна, что оставили им добрые столичные женщины. Журчала вода, изливаясь из разинутой пасти змеи, и струи ее сбегали по чешуйчатому телу в мраморный бассейн.
Город молчал: молчали каменные дома простолюдинов, молчали цветущие кусты роз, прислушиваясь к штилю… Молчали сверкающие в лучах умирающего светила купола храма Великого Вардвана. Молчала длинная аллея.
Все молчало.
И пожилая женщина, что с гордым и непреклонным видом шла по главной улице к южным воротам, тоже молчала, погрузившись в тяжелые думы. Глубокие морщинки пролегли у нее на лбу, перехваченном широкой узорчатой лентой, сдвинулись брови, старческие губы выпрямились в напряженную линию.
Несмотря на солидный возраст, важная дама все еще была красива. Свет жизни и мудрости играл на ее челе, сиял в глазах, источаясь наружу потоками невидимой благодати. Строгость сухого лица подчеркивало богатое, но простое по покрою платье из темно-бардового шелка, лишь у ворота расшитое золотистыми бусинами. Ни один локон седых волос не выбился из высокой прически, в которой блестела аграфа в виде алой розы. И ни разу не опустился к груди гордый подбородок с хорошо выраженной черной точкой на нем – знаком рельмов.
Медленной и величественной поступью женщина приблизилась к распахнутым настежь воротам города, и когда воины со штыками почтительно расступились перед нею, глазам ее предстала одинокая фигурка.
Женщина приблизилась. И ласково взяла за руку свою дочь.
- Я знала, что ты придешь, матушка, - сказала та, что первой явилась к вратам.
Та, на чьей голове покоился золотой венец царицы Этелиона.
Это была женщина лет сорока пяти, высокая, темноволосая, с удивительно мягкими и добрыми чертами благородного лица, с такими теплыми карими глазами… С такими грустными.
- Не тревожься так, дочь моя, - улыбнулась старшая из дам. – Скоро мы обретем новое оружие, вот увидишь.
Удивленно моргнув, царица заглянула в самую глубину глаз матери, но в этих бездонных черных омутах никогда нельзя было что-либо прочесть без позволения.
- О каком оружии ты говоришь, матушка?
- Ты все узнаешь, Трундетель. Потерпи. А пока… Ты слышишь?
С востока донесся одинокий голос рога. Потом еще и еще. Нечто безумно красивое, чистое и теплое слышалось в этом звуке, и радостью заискрились прежде пустые очи правительницы. Вслед за поющими горнами в ткущуюся из воздуха музыку вплелись и иные мотивы – отдаленный топот копыт и чьи-то невнятные возгласы.
И как от заколдованного сна пробудилась столица.
- Царь вернулся! – прокричал кто-то из воинов со смотровой башни.
Старая дама улыбнулась.
- Иди же, дочь моя. Встречай супруга и всех тех, за кого так болела твоя душа.


Около сотни всадников въехали через внешние ворота на нижний ярус крепости. Во главе этой узкой стройной колонны царица увидела четверых статных воинов, которые спешились, завидев ее. Остальные же, все как на подбор в черном, с красными перьями на шлемах, на породистых гнедых жеребцах, последовали примеру господ и поклонились своей властительнице. Однако один из четверки, смуглый молодой рельм, одетый в ту же черную форму, немного небрежным движением руки отпустил их по домам.
- Слава небесам, вы вернулись! – не сдержавшись, воскликнула Трундетель и бросилась к своему супругу – царю Этелиона Эрару Нантестеру.
Господин Закрытой Земли был крепок и высок, смеялись его черные глаза, блестели потом черные как смоль волосы. И улыбку царя отражал панцирь, что был запятнан засохшей кровью.
Но вид этой крови не мог остановить царицу, и, прижавшись к груди мужа, Трундетель на мгновение закрыла глаза, позволив себе не думать о войне. А, отойдя от Эрара, бросилась к тому, кто командовал воинами в черном.
Наверное, только мать способна до конца понять, что чувствовала эта женщина, обнимая своего сына. Слезы радости хлынули у правительницы из глаз, а губы улыбались, и тихий хрустальный смех вырывался из груди. Наследник престола – высокий и стройный красавец двадцати лет – обнял ее за хрупкие трясущиеся плечи.
- Ну-ну, матушка, родная… - ласково приговаривал юноша. – Чего же ты так?
- Ты вернулся…
- Конечно же, мама! Я же сказал…
Вместе с Эраром и царевичем Аргиндионом были верные друзья царской семьи – братья Улнеры, родом из Амианского леса. Старший из них, Февуар, занимал при дворе почетное положение главного советника, несмотря на свой тридцатилетний возраст. Младший же, Эледион, один из самых благородных и доблестных рыцарей Этелиона, прославившийся на всю долину своим искусством во владении мечом, был лучшим другом самого наследника. И часто оба молодых человека (а в те времена рельмов окончательно причислили к народу людей) скрещивали свои клинки, чтобы помериться силами, прямо на главном ристалище города, и тогда говорили, что веселый смех двух друзей перекрывал лязг оружия.
- А где же Андаче? Вы привезли ее с собой? – На мгновение лицо царицы омрачилось.
- Все хорошо, она прибыла с нами, - сообщил Эрар. – Сейчас Андаче в лигине * – помогает другим сестрам, разводя по домам раненых солдат.
- Я хочу ее увидеть!
- Позже, моя дорогая. Она придет к ужину. – Царь мягко удержал свою жену, которая рванулась было к внешним воротам.
- Но ведь там, в лигине моя девочка… Я не видела ее, как и вас, больше трех месяцев!
- Сейчас не время, дочь моя. – Из-за спины царицы неожиданно появилась ее мать.
Поклонившись Эрару и его спутникам, старая женщина совершенно бесстрастно молвила:
- Приветствую тебя, мой царь. Рада видеть всех вас в добром здравии. Но… Мне нужно поговорить с вами, и дело мое, боюсь, больше не терпит отлагательств. Идемте скорее во дворец.
Эрар переглянулся с Февуаром Улнером, скользнул глазами по заинтригованным лицам Аргиндиона и Эледиона и едва заметно улыбнулся.
- Идемте, госпожа Андруатиль. Вы всегда умели преподносить нам сюрпризы.


Пока повара царского дворца Эзар-Ния хлопотали на кухне, готовя хозяевам ужин, Андруатиль и ее спутники расположились в небольшом уютном зале овальной формы, где напротив входа висело огромное каменное изваяние, изображающее вытянутую голову некого божества. Черты лица этого идола были слишком правильными – настолько идеальными и симметричными, что это выглядело неестественно и нагоняло благоговейный трепет перед тем, что неизмеримо выше ограниченной земной сущности. Только рельмы знают, кто этот дух, что стережет Арум, ибо в подобном обличье представляют они ангела Ваалдиара.
- И о чем же будет наш разговор, моя госпожа? – не скрывая интереса, спросил царь.
- О том, Эрар, что девятнадцать лет назад, ко мне явился бессмертный дух… Тот, кого мы называем Гостем.
Ее взор устремлен был на недвижное лицо с пустыми глазницами, что нависало над троном правителя. Господин Арума запрокинул голову, хоть и прекрасно знал, что увидит. Андруатиль заметила, как он побледнел, чувствовала, как бьются вокруг нее сердца тех, кто искренне верит, и как замерло ее собственное немолодое сердце, будто готовясь к стремительному выпаду – вперед, к освобождению, к правде, что была заперта в одной душе столько долгих лет…
- К вам явился Ваалдиар, госпожа? – осторожно прервал плотное полотно тишины Эледион Улнер.
- Да, друг мой. – Андруатиль закрыла глаза. – Он был как живой…


- О, Великий Вардван! – в страхе и восторге зашептали губы женщины. – Не ты ли прислал ко мне своего младшего брата в сумрачный час, когда до ночи еще далеко, но холод ее уже веет из бездны мрака, предвещая недоброе? О, благодарю тебя, боже, за столь щедрое проявление милости! Благодарю тебя, отец мой!
И она упала на колени, согнувшись и прижавшись лбом к холодному полу древней библиотеки. Перед нею стоял бесплотный дух – огромный, гордый, сильный, с белоснежными ангельскими крыльями – но в глубине его пронзительных глаз, источающих чудесное сияние, мелькали теплые искорки веселья и любви к земному миру. Все знают, что этим славится неунывающий никогда ангел Ваалдиар, чьи крылья быстрее всех на свете, а легкие босые стопы вечно отплясывают дикий танец.
Но, быть может, Андруатиль ошибалась? Быть может, в ту минуту он на самом деле был грозен и ужасен?
Или прекрасное создание, явившееся к ней, вовсе не было сыном Верховного Бога Ильириона? Всего лишь плод воображения необратимо стареющей набожной женщины…
Но ОН заговорил с ней. И речи ангела были страшны:
- Знаешь ли ты, что срок уже близок? Ибо звезды молчат, Андруатиль Ванфронор! Звезды молчат, и даже богу Мальдрису, что покровительствует им, не удалось получить у них ответа на свои вопросы. Они в ожидании великой скорби, они уже готовятся… Готовятся принести жертву – седьмую жертву. Они уже выбрали ее – жребий пал на Закрахан, Звезду Единства. Есть древние писания, земная женщина – настолько древние, что даже великие колдуны из мудрого народа вумианов не знают и не помнят о них. Воспоминания Рампфира – небесного летописца. Там сказано о проклятии, что пало на богиню Счастья… И содрогнется мир, и небо задрожит, готовое обрушиться на землю, и сорвется с него звезда, чтобы погаснуть навеки, и закатится, упав за пределы Вселенной. И будет их восемь – восемь звезд, детищ Мальдриса. И когда погибнет Восьмая Звезда, умрет богиня Счастья, и не будет мира более несчастного и осиротевшего, чем этот мир. Если только создания земные не…
Ваалдиар неожиданно замолчал.
- Что? – Андруатиль не отваживалась поднять взгляд на божественное создание.
- Тебе нельзя знать об этом, смертная. Но ты всегда должна помнить о том, что близится Седьмой Закат – закат Закрахан, а за сестрой своей очень скоро последует в Пустоту Юаркаль. Восьмая.
- Разве могу я предотвратить это?
- Нет. Но в руках этелионцев теперь будут часы, что отмеряют срок Закрахан. И в ваших силах отдалить ее конец.
- О чем ты, Гость?
О, как долго не отвечал ей Ваалдиар! И молчание ангела казалось худшей из пыток.
- Грядет война, Андруатиль Ванфронор. Исход ее богам еще не ясен, но знай: если случится так, что вы проиграете, Седьмая из Восьми упадет.
Женщина вскинула голову, сверкнув глазами. Рядом со страхом за родную землю – что был ее страх пред ангелом, пусть и столь могущественным? Смело смотрела она на Ваалдиара, и лицо ее пылало.
- Расскажи мне о той войне, о, светлейший из ангелов небесных, - попросила она.
- У вас мало шансов победить. Их почти нет.
Страшный крик отчаяния вырвался из груди бедной женщины, но уже в следующее мгновение Андруатиль совладала с собой и смиренно воззрилась на божество, ожидая продолжения.
- У вас мало шансов победить, - повторил Ваалдиар. – Но я хочу утешить тебя, смертная, чье сердце отдано этой Закрытой Земле. Пусть даже поражение неминуемо, и целый мир можно вытащить из Бездны, дав ему новую жизнь…
- Из Бездны? – Андруатиль сама не заметила, как вскочила на ноги и сжала кулаки. – Так вот с кем предстоит нам война! Элхнар! Опять Элхнар, что зовется Бездной!
И тут она разрыдалась. И стала метаться по просторному залу, освещенному лишь несколькими факелами, и заламывать руки, и рвать на себе волосы. Ужас, накативший убийственной волной, лишал рассудка и хладнокровия, порождая еще больше темного страха. Ужас, отчаяние, боль… Словно все, о чем говорил Ваалдиар, уже свершилось наяву! И подобно хрупкой женской фигурке в окутанной сумраком библиотеке металась в сознании отравленная проклятием мысль: «Этелион провалится в Бездну! В Бездну… И будет стерт с лица земли, что зовется Рунсарх!»
- Остановись, смертная!
Властный голос ангела вернул Андруатиль к действительности, привел в чувство, вернул крохотную веру после того, как сам разбил ее на тысячи мельчайших осколков, впивающихся в сердце. И женщина остановилась посреди зала.
- Я еще не все сказал тебе, Андруатиль Ванфронор. Я сказал, что всегда можно возродиться из пепла. Восстать. И твоему народу будет дан шанс. Внимай мне! В недрах твоей родной земли кроется великая сила, что сотворила для себя удивительную защиту. Дух Этелиона заключил часть себя в камень – айлдон. Ты ведь знаешь, что айлдоны особенны, знаешь, что из них на свет рождаются дети… Но этот айлдон важен вдвойне. Ибо это Главный Айлдон, что хранит в себе жизнь не одного человека – жизнь самого Этелиона! И если сохранить его, даже из Элхнара можно будет выбраться, чтобы вернуть твоей родине красоту и силу. Но должен быть тот, кто будет охранять Главный Айлдон от алчного врага вашего – короля Элхнара. Тот, кто будет достоин… Я подскажу тебе, госпожа. Я передам тебе послание твоего бога – Великого Вардвана. Знаешь, что сказал мой брат? Лишь существо, рожденное на мирной земле Каннодрика, чье имя венчать будет знак «А», способно вытащить Этелион из Бездны. Запомни: «А»... «А»… Рожденный в Каннодрике.
«А»…
Каннодрик…
«А»…
Когда Андруатиль очнулась, Ваалдиара уже не было в зале.


- И теперь, когда прошло столько лет, слова Гостя начали сбываться. – Горько прозвучали слова Андруатили в озаренной закатом зале. – Война с Элхнаром… С Бездной… Закрахан в небе дрожит от страха, зная, что уже так скоро…
- Ах, бабушка, не говорите так, прошу!
Никто не заметил, как в зал вошла эта девушка, что теперь кинулась к ногам Андруатили и стала покрывать руки старой матери царицы частыми горячими поцелуями.
Стройная, изящная, нежная девушка удивительной красоты… Ну и что с того, что щеки ее были немного запачканы в грязи, а на поношенном платье сестры милосердия высохла кровь? Во всем Этелионе нельзя было сыскать красавицы, что затмила бы царевну.
- Андаче! – Трундетель соскочила с места и поспешила к дочери.
Ей нужно было только заглянуть в это прелестное личико после долгой разлуки, скользнуть взглядом по каждой его тонкой черточке: по мягким розовым губам, по матовой коже, по прямым черным бровям и длинным ресницам… Увидеть глаза. Провести рукой по шелковистым волосам, черным, как у отца.
- Радость моя…
- Здравствуй, матушка. Я… я очень испугалась, услышав последние слова бабушки. – Девушка вновь повернулась к Андруатили. – Прошу вас, не надо так больше говорить! Пожалуйста! Ведь война еще не проиграна. Не пора еще падать Седьмой Звезде.
- Ты светлое и чистое дитя. – Старая женщина с улыбкой поцеловала царевну в лоб. – Ты изменилась, пока была на войне: повзрослела. И стала, мне кажется, еще прекраснее.
Андаче опустила чудесные черные глаза в пол и, пройдя через зал, присела рядом со старшим братом.
- Что ж, теперь, я думаю, мы можем продолжить? – Андруатиль посмотрела на царя.
- Конечно, госпожа моя. Все мы по-прежнему внимательны. И ни одно сердце в этом зале вы не оставили равнодушным. Прошу вас, не томите более…
- Я решила, что оберегать Главный Айлдон все-таки должен рельм. Этелионец по крови. Но пророческие слова Вардвана налагали на меня, как и на всех нас, жесткие ограничения. Буква «А». Рожденный в Каннодрике. Эти слова до сих пор звучат у меня в голове. А тогда я… я решила устроить все так, чтобы этелионец родился за пределами нашей Закрытой Земли. Да, в Каннодрике. В Гельдбёме. Но для этого было необходимо отправить туда женщину, что носит под сердцем дитя, а это равносильно преступлению по нашим законам. Я не могла переступить черту. И не должна была. Но… я нашла выход. Я поняла, что надо просто отправить в Каннодрик айлдон. Да, айлдон. Вижу, вы поражены… Но у меня не было иного выхода. И воспользовавшись своими скудными познаниями в магии, я сделала так, что камень, стерегущий жизнь мальчика-этелионца, попал в руки канриканца. Я рисковала, признаюсь, ведь до рождения ребенка оставались считанные часы!
- И… мальчик выжил? – спросил Февуар.
- Да. По счастью он попал в семью очень хорошего человека. Этот человек делит с ним кров вот уже девятнадцать лет.
- Но в чем состоит секрет айлдонов? Объясните! – Аргиндион, умный и образованный юноша, оказался совсем несведущ в делах, касающихся деторождения в Этелионе.
- Когда молодая мать умирает, не успев дать жизнь ребенку, что ждет своего часа в ее чреве, боги даруют малышу право на жизнь. И появляется айлдон – камень-страж. Он охраняет хрупкую жизнь ребенка, пока не придет тому час появляться на свет. К сожалению, айлдоны редко находят, и если женщина умирает вдали от дома или хотя бы населенного пункта, там, где некому позаботится о младенце, новорожденный чаще всего следует за матерью в царство Анкиона. Но тот айлдон нашли. И принесли мне. И на нем, как и не всех других айлдонах, божественной рукой было написано имя. Мужское имя, сильное имя. Это был тот, кого я отправила рождаться в Гельдбёме. Теперь же пришел час, о котором говорил Ваалдиар, и пора призвать юношу к нам.
- А вы хорошо все продумали, сударыня, - усмехнулся царь. – Ваша дальновидность не раз помогала нам, но здесь… вы превзошли саму себя. Так мне отправить гонца за Грань?
- К чему суетиться, мой царь? Я все уже сделала. Риглан в пути. Он и приведет к нам нашего героя.
Эрар посмотрел на свою супругу, затем на главного советника, вновь усмехнулся и весело рассмеялся.
- Есть ли предположения о том, кем была несчастная мать того мальчика? – очень серьезно спросила вдруг Андаче.
Андруатиль поникла и почему-то спрятала глаза от взора юной внучки.
И обратилась к царице:
- Дочь моя, прошу тебя простить меня за… за все.
- О чем ты, матушка? Простить тебя?
- Да, ведь я так виновата перед тобой! Я… Ты помнишь ту, которую так сильно когда-то любила? Ту, чье имя мы с тобой, увы, поклялись не произносить?
Она видела, как изменилось лицо царицы, как сквозь зрелые морщинки проступило лицо еще совсем детское – лицо маленькой царевны Трундетель – смеющееся, счастливое, светлое… Слезы выступили на глазах у теперешней правительницы Этелиона. Слезы нежности, светлой памяти. И боли.
Наверное, Трундетель еще не понимала тогда, но…
- Прости, дочка. Это был её айлдон. Я отдала её сына.

Глава 2
АУРЕЗЗАР

По мостовой стучали железные подковы…
Цок-цок-цок…
Два всадника пустили коней шагом, оглядываясь по сторонам, но не обращая ровно никакого внимания на удивленные взгляды шедших по узкой улице людей.
А парочка эта, надо заметить, была странной (и это еще мягко сказано) – старый кхайх с золотистой кожей, видимо, один из их шаманов, которые называют себя гашха, да рельм, которых в последние пять веков почти невозможно было увидеть на юге материка Назган.
- А они на тебя смотрят, как на дивную зверюшку, - наконец-то отметил кхайх, хитро ухмыляясь. – Да и мне, признаться, интересно, откуда ты такой взялся… Я думал, что после смерти Жуарза Нантестера и падения великого Арумана ваш народ раскололся на две части, одна из которых скрылась за неприступными горами, в долине, куда нет пути для тех, кого там не ждут. Вторая же… Не стоит и говорить, что стало со второй – грустная история вражды двух сыновей Жуарза известна всем, и не одним только рельмам. И много веков гуляют по свету мрачные легенды о Элхнаре. Так откуда же ты?
- Ты забываешь, человек, что небольшая горстка тех, кто преданно служил вождям Нантестерам, сохранила верность родным землям, тем, что на востоке. Нашлись те, кто не пошел ни за Этелием, ни за братом его, так что там, где изначально жили наши древние предки, остались еще рельмы, пусть даже их слишком мало для того, чтобы называться настоящей нацией.
- Значит, ты пришел с востока, Ринард? – Шаман поднял бровь. – Говорят, в стране рассвета нынче затишье…
- Сейчас в Фаясмире сравнительно мирно, - согласился рельм. – Но, увы, мудрецы предрекают, что ветер с востока на стих, а лишь умчался на север… И еще, гашха: с чего ты взял, что пред тобой фаясмирец? Я не говорил тебе, что отношусь к третьей группе рельмов.
Кхайх нахмурился.
- Тогда, надеюсь, ты – этелионец.
- Думай, как хочешь, старец.
За этим разговором путники подъехали к большой галантерейной лавке, над которой висела деревянная табличка с надписью: У. Каундвуд.
- Тпру! – Рельм Ринард остановил коня. – Здесь, гашха?
Золотокожий привстал в стременах и втянул воздух в раздутые ноздри. Его морщинистая рука метнулась к груди, туда, где было сердце, и сжала висевший на тонкой веревке талисман из разноцветных камешков.
- Здесь.
Рельм решительно выпрыгнул из седла и широким шагом направился к двери, однако кхайх остановил его, схватив за локоть.
- Но для начала… Ответь, воин, зачем тебе понадобился этот юноша?
- Какая тебе разница, шаман?
- Большая. – Гашха хитро прищурился, отчего его раскосые глаза стали еще уже.
- Ты всего лишь мой проводник, которому я заплатил за то, чтобы добраться до Гельдбёма. Зачем это мне, тебя не должно касаться, ибо это даже не мое дело, а дело одного владык, что стоят много выше тебя, кхайх!
- Я всего лишь беспокоюсь о мальчике, - опустив голову, молвил человек с золотой кожей. – Мы, гашха, которые пришли с Запада, из-за океана, и остались здесь, наблюдали за ним много лет. Он вырос на наших глазах, хоть сам не осознавал того…
- Не думай, что тебе удалось меня растрогать, - твердо произнес Ринард. – Однако… не бойся, старик: я хочу помочь господину Аньяку. Я хочу помочь ему найти то, что он ищет. Остальное – не могу сказать. Не имею права.
- Что ж, тогда гашха вынужден отпустить тебя, воин, - вздохнул кхайх. – Ступай с богом, кем бы ни был твой бог.
Рельм вложил в сухую желтую руку человека маленький кожаный мешочек. Звякнули монеты.
- Держи – вторая половина обещанной платы, старик. Теперь я ничем тебе не обязан.
Спрятав мешочек в бесчисленных складках своего странного одеяния из ткани, меха и перьев, шаман наклонил голову в знак прощания и, тронув поводья своего скакуна, умчался прочь, подняв с земли клубы пыли.
Ринард не стал провожать своего проводника взглядом. Подойдя к двери, он резко распахнул ее и вошел в лавку Каундвуда. Раздался хрустальный перезвон колокольчиков над входом, а затем голос хозяина:
- Да-да! Здравствуйте, я к вашим услугам, молодой чело…
Вышедший из тени и подошедший к прилавку мужчина вдруг осекся: увидел темную родинку на подбородке посетителя – знак, который носили на себе представители всех рас, кроме расы людей.
- О, я вижу, сударь, что вы не совсем человек… - растеряно пробормотал мужчина: в Каннодрике еще не успели свыкнуться с мыслью о том, что рельмы и люди оказались одной расой. – Как бы то ни было… вы что-то хотели купить?
- Нет, господин Каундвуд, - деловито начал Ринард. – Вообще-то я ищу одного юношу… Скажите: здесь ли живет Ауреззар Аньяк?
Лицо Каундвуда помрачнело, в глазах промелькнула тревога, и слабые тени легли на веки, заполнив мелкие морщинки.
- Да, господин. Он живет в моем доме, с моей семьей. Вообще-то… он – это часть нашей семьи.
- Но ведь он рельм, господин Каундвуд. Да не просто рельм – этелионец по крови! Как же получилось так, что он здесь?
Хозяин лавки побледнел, а губы его слегка задрожали.
- Зачем вам это знать? Кто вы такой?
- Меня зовут Ринард Риглан, сударь. Поверьте, что ваш приемный сын будет очень заинтересован моим предложением, но сперва я должен убедиться, что не ошибся и что это действительно тот самый юноша, которого я искал…
Немного поколебавшись, Каундвуд все-таки решил открыться нежданному гостю, видимо, решив, что в истории юного Аньяка нет ничего, что нужно было бы скрывать. Тем более… Что-то подсказывало гельдбёмцу, что Риглан знал ответы на свои вопросы. И проверял.
- Девятнадцать лет назад, когда я в очередной раз отправился поохотиться в лес возле гор Этелионского Кольца, я обнаружил чьи-то вещи неподалеку от склона. Как будто какой-то путник ненароком обронил их. Там была довольно странная дорожная одежда, потрепанные книги, еще что-то, чего сейчас не припомню… и небольшая шкатулка, очень искусно украшенная крошкой из драгоценных камней. В таких только самое дорогое и держать. Любопытство во мне победило все, что только можно, и я открыл ларчик, однако внутри увидел лишь прозрачный камешек, свободно умещающийся на ладони. И…
- Айлдон, - прошептал рельм.
- Что-что?
- Ничего, это я так… Простите, что перебил вас. Так что было дальше?
- А дальше… Я увидел на камне слово. Ауреззар. Меня словно током пробило, и я не смог совладать с собой: что-то заставило меня взять камешек себе. Ну, вот я и принес его домой. Знаете, я тогда жил совсем один, а тут вдруг… Только я ступил в дом – вы только представьте – он… словно птенец из яйца вылупился! Только он был обыкновенным ребеночком, таким хорошеньким, розовеньким… и слишком большим для того, чтобы уместиться в камне. И как он там до того сидел? Не понимаю: камень нагрелся и начал сиять так ослепительно, что я уронил его на пол и ничего не увидел толком… А когда все прошло, гляжу: у моих ног ребенок лежит! Магия, да и только! Вот я и решил, что мальчик, наверное, принадлежит не к человеческой расе. То есть к человеческой, как потом выяснилось, но не нашей. К тому же родинка у малыша была – на подбородке, как у вас. Черная. Знаете, малыш почти не плакал, и я… в общем… решил оставить его себе, когда немного оправился от шока, конечно. Теперь мы с женой и детьми не можем представить нашу жизнь без него…
- Это он… Рожденный из айлдона. Я могу поговорить с ним? – вежливо поинтересовался Ринард.
- Ну, сейчас его нет дома. Придет вечером, ближе к ночи.
- Ничего, господин Каундвуд. Я подожду у входа. Вы не возражаете?


Тонкий луч заходящего солнца пробился между стволами двух берез, окрасив их в розовый цвет, и упал на поверхность озера, испещренную мелкой рябью. Легкий теплый ветер, какой не так часто бывает в апреле в Каннодрике, играл с поверхностью воды и шелестел в кроне большого вяза, прямо над головой Ауреззара. Юноша сидел, прислонясь спиной к стволу дерева, уже весь день и все это время молчал, одним ухом прислушиваясь к тихому щебетанию лесных птиц.
Здесь было так спокойно… и можно было наконец-то расслабиться, отдохнуть от шума и суеты городской жизни… Гельдбём вовсе не был большим городом, и все-таки даже в нем Ауреззар уже начинал задыхаться. Если бы не Каундвуды, он бы давно уже покинул эти места – отправился бы на поиски того пути, что привел бы его домой…
- Где же ты, мой родной Этелион? – прошептал Ауреззар. – Где?
Ему показалось, что земля, трава, деревья, даже ветер слушают его и сочувствуют его одиночеству…
За те долгие часы, что он провел здесь, под сенью этого раскидистого вяза, они привыкли к нему и впитали в себя его глубокие раздумья, забрав усталость и отдав часть другого мира. Эта зеленая трава запомнила уже прикосновение подошв его ботинок, а ветер и лучи вечернего солнца – очертания его лица. Они все были его братьями и всегда были рядом, здесь, вдали от людей и их мира. В песнях птиц и шепоте дождя Ауреззар мог слышать голоса своих предков и их радостный, журчащий смех, а когда ветер вдруг усиливался и шевелил его светло-русые волосы, слышал в его шуме далекий рокот водопада. Этот гул воды, падающей с полукилометровой высоты, он впервые услышал там, где время начало для него свой отсчет… Эта память была заложена в белом айлдоне, из которого Ауреззар появился на свет, и никто, кроме самого юноши, не знал об этом. Его жизнь началась не тогда, когда он превратился в младенца на холодном полу в доме Уолферта Каундвуда. Нет, его жизнь началась несколькими месяцами раньше, там, где шумел этот водопад, и он тогда уже мог различать его гул, слышать спокойные звуки отцовской свирели и ощущать легкий аромат этелионских цветов, которые собирала его мать.
Он никогда не видел своих родителей.
- Но какое-то время я все-таки жил внутри тебя, - тихо произнес Ауреззар, глядя на медленно темнеющее небо. – И мысль об этом заставляет мое сердце сжиматься от боли и радости. Твоя душа всегда была со мной, и в тот миг, когда смерть забрала тебя, ты прошептала мне: «Живи!» – и этим спасла меня, позволив мне узнать, что такое жизнь. И когда я впервые открыл глаза, я видел сияние миллиардов светящихся пылинок, и то была твоя улыбка, с которой ты приветствовала меня. Точно так же, как живые матери улыбаются живым сыновьям… И ты в ту минуту была жива…
Как она выглядела, как было ее имя? Разве мог он об этом знать? Но память о том, как сильно она его любила в то время, когда мальчика еще не было на свете, осталась запечатленной навеки в маленьком камне и передалась самому Ауреззару. Только эти воспоминания, самые сокровенные, личные и дорогие, и дарили ему спокойствие и счастье, пока он сидел вот так и пытался раствориться во всем вокруг и душой дотронуться до тех, кто был слишком далеко.
Ауреззар смотрел в небо, стараясь взглядом проникнуть в самую его глубину, и озаренные угасающим магическим светом клочки облаков отражались в его больших серых глазах. Никто из людей никогда не смог бы выдержать взгляд этих глаз: в них печаль смешивалась с решимостью и твердостью, доброта и отзывчивость – со строгостью и суровостью, и такая горечь, такая боль отражены были в них, что самому становилось тяжело. И так холодно, как будто вместо сердца у этого юноши был лед.
Но нет, в груди Ауреззара, как у любого другого рельма, билось живое, горячее сердце, и от этого было куда сложнее. Это сердце умело радоваться, верить и любить, но что-то не давало ему воли, какую-то часть себя оно потеряло… И искало ее, уже много-много времени, но никак не могло найти.
Жило что-то в душе Ауреззара, что страшной железной хваткой сдавливало его сердце, но никто не мог видеть этого, никто не мог этого почувствовать. И юноша хранил эту боль в себе, терпя, платя ею за светлую память о закрытом прошлом.
Как много раз Ауреззар отправлялся к горному хребту! Но так и не смог найти прохода, ведущего через каменные скалы в сокрытую от людей долину. Там, в этой долине, был Этелион, там жили его сородичи… Они звали его, они были где-то близко, но где же путь к ним? Земля и деревья разговаривали с ним, но слов их разобрать Ауреззар не мог, да и были это какие-то обрывки фраз, ни о чем не говорящие. Их тихое, невнятное бормотание наводило тоску: его мир был совсем рядом, и в то же время до него нельзя было добраться. Почему все это случилось именно с ним? После того, как распалась империя короля Жуарза, большая часть рельмов предпочла укрыться вдали от людей и других рас. Теперь этелионцы почти не покидают пределы своего государства, и Ауреззар один, один во всей Вселенной…
Его жизнь стала непрерывной борьбой с одиночеством и с той черной пучиной, куда оно его тянуло. С самых первых дней. С первого вздоха.
Тоска давила на него, все возрастая, и высокие горы, упирающиеся своими острыми вершинами в небеса, нависали грозно и мрачно, но он не мог не приходить сюда: только это место связывало его с миром, где жили его родители, где шумел водопад и журчала вода на мельнице, где мама собирала цветы, а отец играл на свирели…