МОИ ЛЮБИМЫЕ ПЕСНИ

На краю края земли, где небо ясное,
Как бы вроде даже сходит за кордон.
На горе стояло здание ужасное,
Издаля напоминавшее ООН.

Все сверкает, как зарница,
Красота, но только вот
В этом здании царица
в заточении живет.

Злой Кащей Бессмертный грубое животное
Это здание поставил охранять.
Но по-своему несчастное и кроткое,
Может было то животное, как знать?

Ведь от большой тоски по маме
Вечно Чудище в слезах.
Ведь оно с семью главами
О пятнадцати глазах.

Мне судьба — до последней черты, до креста
   Спорить до хрипоты (а за ней— немота),
   Убеждать и доказывать с пеной у рта,
   Что не то это вовсе, не тот и не та,
        Что лабазники врут про ошибки Христа,
        Что пока ещё в грунт не влежалась плита,
        [Трист]а лет под татарами — жизнь ещё та:
        Маята трехсотлетняя и нищета,
             Что под властью татар жил Иван Калита,
             И что был не один, кто один против ста,
             И намерений добрых, и бунтов — тщета,
             Пугачёвщина, кровь, и опять — нищета.
                  Пусть не враз, пусть сперва не поймут ни черта -
                  Повторю, даже в образе злого шута.
                  Но не стоит предмет, да и тема не та:
                  Суета всех сует — всё равно суета.

   Только чашу испить не успеть на бегу,
   Даже если разлить — всё равно не смогу.
   Или выплеснуть в наглую рожу врагу?
   Не ломаюсь, не лгу — всё равно не могу!
        На вертящемся гладком и скользком кругу
        Равновесье держу, изгибаюсь в дугу.
        Что же с чашею делать — разбить? Не могу.
        Потерплю и достойного подстерегу.
             Передам — и не надо держаться в кругу
             И в кромешную тьму, и в неясную згу.
             Другу
                       передоверивши чашу, сбегу.
             Смог ли он её выпить — узнать не смогу.
                  Я с сошедшими с круга пасусь на лугу.
                  Я о чаше невыпитой здесь — ни гу-гу!
                  Никому не скажу, при себе сберегу.
                  А сказать — и затопчут меня па лугу.

   Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу -
   Может, кто-то когда-то поставит свечу
   Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
   И весёлый манер, на котором шучу.
        Даже если сулят золотую парчу
        Или порчу грозят напустить — не хочу:
        На ослабленном нерве я не зазвучу,
        Я уж свой подтяну, подновлю, подвинчу.
             Лучше я загуляю, запью, заторчу,
             Всё, что ночью кропаю, в чаду растопчу,
             Лучше голову песне своей откручу -
             Но не буду скользить, словно пыль по лучу.
                  Если всё-таки чашу испить мне судьба.
                  Если музыка с песней не слишком груба,
                  Если вдруг докажу, даже с пеной у рта,
                  Я уйду и скажу,
                                      что не всё суета.

Здесь вам не равнина,
здесь климат иной —
Идут лавины
одна за одной
И здесь за камнепадом ревёт камнепад.
И можно свернуть,
обрыв обогнуть,
Но мы выбираем трудный путь,
Опасный, как военная тропа!

Кто здесь не бывал,
кто не рисковал —
Тот сам себя не испытал,
Пусть даже внизу он звёзды хватал с небес:
Внизу не встретишь, как ни тянись,
За всю свою счастливую жизнь
Десятой доли таких красот и чудес.

Нет алых роз и траурных лент,
И не похож на монумент
Тот камень, что покой тебе подарил.
Как Вечным огнём,
сверкает днём
Вершина изумрудным льдом,
Которую ты так и не покорил.

И пусть говорят,
да, пусть говорят,
Но — нет, никто не гибнет зря!
Так лучше — чем от водки и от простуд.
Другие придут,
сменив уют
На риск и непомерный труд, —
Пройдут тобой не пройденный маршрут.

Отвесные стены...
А ну — не зевай!
Ты здесь на везенье
не уповай —
В горах не надежны ни камень, ни лёд, ни скала.
Надеемся только на крепость рук,
На руки друга и вбитый крюк
И молимся, чтобы страховка не подвела.

Мы рубим ступени...
Ни шагу назад!
И от напряженья
колени дрожат,
И сердце готово к вершине бежать из груди.
Весь мир — на ладони! Ты счастлив и нем
И только немного завидуешь тем,
Другим — у которых вершина ещё впереди.
1966